СТРАННАЯ СКАЗКА

         Где-то, когда-то на берегу самого синего моря в самом маленьком королевстве жил и правил ещё молодой, неоперившийся принц. И всего-то было у него в подчинении, что замок, одинокая и неприступная гора, несколько деревушек за лесом, да сам этот лес, в котором принц, впрочем, был не властен: непонятное что-то обитало там. И жизнь в королевстве, казалось, уже давно никуда не текла; но крестьяне хотя бы работали в поле, а чем же оставалось заниматься молодому принцу, изучившему все науки и прочитавшему все книги, какие только можно было?..

         И вот однажды, просто от нечего делать принц с эскортом и большой помпой поехал гулять. Маршрут был известный: полчаса езды к лесу, полчаса обратно. Но теперь принц что-то задумал: как только торжественная процессия достигла опушки леса, он спрыгнул с коня и величественно провозгласил:

         –   Для своего народа я вырублю четыре пятых, ровно четыре пятых этого разросшегося чудовища, чтобы крестьяне сеяли больше и больше благодатного хлеба во славу меня и моего королевства!

         Его Высочество явно дурачились. Но принц ошеломил всех: он выхватил у ближайшего солдата охраны тяжёлый двуручный меч, подскочил к первому попавшемуся дереву и прокричал:

         –    И я первый приложу к этому руку!

         Но тут заговорил старый учитель принца, бывший регент:

         –    Ваше Высочество, вы же знаете, что, по народному поверью…

         –    Знаю, знаю. Как же! – и принц пробормотал скучным поучающим тоном: – Кто срубит хотя бы одно, даже самое маленькое деревце в этом лесу, тот сам должен будет стать деревом во имя… Сказки!

         Принц хорошенько примерился, размахнулся и с одного удара срубил молодой дубок. И произошло чудо: меч растворился в потоках нежных ароматов, и принц, никто и не заметил, как, действительно превратился в молодое красивое деревце…

         В том же маленьком королевстве в одной из деревушек за лесом жила добрая примерная и трудолюбивая девушка. Родители её давно умерли, а люди, которые приютили бедную сиротку, не могли нахвалиться её прилежностью и старанием. И был лишь один недостаток у девушки: её никто даже ради красного словца не мог назвать красивой… Более того, все добрейшие обитатели деревушки говорили, качая головами, про себя или с глазу на глаз друг другу: «И ведь досталось же такой умнице такое жуткое уродство!»

         Умная девушка, конечно, не могла не читать эти слова в глазах жалевших её людей, они тяготили её, и однажды ранним утром она ушла из деревни, сама не зная куда.

         Девушка понуро брела по какой-то тропинке и с горечью думала о странной человеческой любви, которая может жалеть, может возвышать, а может и унижать… Незаметно луг сменился лесом, в котором молодые зелёные деревья озорно стряхивали на неё серебряные капельки росы, а старые грустно смотрели на её печальное личико и тихо шептались о чём-то между собой. И ни одно дерево не подставило ей свой коварный корень, ни одно не встало у неё на пути, ни один даже самый гнилой и ворчливый пень не схватил её за платьице.

         И вдруг девушка очнулась от своих невесёлых мыслей – перед ней стояла сама Лесная Королева, Прекраснейшая из Созданий Мира, и золотистой печалью светились её глаза.

         И девушка замерла, поражённая красотой Королевы, а та вдруг с удивлением произнесла, наполняя всё вокруг благоуханием чарующего голоса:

         – Ты прекрасна, о Дитя Мира. Иди, и ты скоро встретишь своё серебряное счастье, – и цветы распускались от этих слов.

         И девушка отправилась дальше, и птицы пели ей вечно прекрасную и печальную песню о людях и их любви…

         На самой опушке леса она увидела вдруг довольно странную картину: два великолепно вооружённых стражника охраняли огороженное низеньким позолоченным заборчиком с калиткой и замочком на ней молоденькое деревце, уныло трепетавшее в лучах заходящего солнца.

         – Что здесь происходит? – решительно подошла к странникам девушка. Один из них, увидев её, вдруг отбросил свою позолоченную секиру и, схватившись за голову, почему-то убежал куда-то в лес. Другой же стражник стал усердно изучать носки своих позолоченных башмаков.

         – Ну так что же случилось? – снова спросила девушка, подойдя поближе.

         – Видите ли, очаровательнейшая мисс, – запинаясь, проговорил стражник. – Его Высочество наш молодой принц не так давно изволили срубить одно из деревьев в этом лесу и… вот…

         – Срубил дерево? Неужели он ещё настолько маленький и глупый? – изумлённо блеснули сумеречные глаза девушки, и она смело шагнула к калитке. Стражник хотел было что-то возразить, но, видимо, счёл за лучшее не поднимать глаза на «очаровательнейшую мисс».

         – Бедненький, – гладила девушка зелёные листочки и вдруг замерла, окутанная нежнейшим облачком тончайших цветочных ароматов, – на месте молодого деревца стоял прекрасный принц, державший девушку за руку и влюблённо шептавший ей то, что шепчут все влюблённые, осторожно держа милых девушек за руки. Изумлённый стражник очень долго смотрел на них и, наконец, рухнул прямо на землю, издавая странные звуки, но скоро затих, а влюблённые всё стояли и стояли, любуясь друг другом, до тех пор, пока изумлённые не меньше стражника, но и обрадованные дворцовые служители, предводительствуемые престарелым учителем, не отвезли их во дворец. Семь дней и ночей не гасли там свечи – принц женился на любимой девушке…

         Очень, очень долго они были счастливы, но как скоро она понемногу начинала верить в то, что любовь принца не сон, наступало пробуждение, и девушка снова стала замечать те же жалостные взгляды ей вслед, изгнавшие её давным-давно из родной деревушки. Девушка не могла больше слушать рассыпчатые речи придворных о её мнимой красоте, и однажды в бурную ночь, когда все уже спали, она незамеченной вышла из дворца, оседлала своего любимого коня и помчалась к лесу. Ветер обволакивал тьмой её путь, и острые дождевые капли ранили её лицо, но она оставила коня и вошла в лес. Деревья рвали её платье и становились непроходимой стеной на её пути, но она шла, и, наконец, перед ней сверкающими молниями предстала Лесная Королева.

         – Верни мою красоту! – закричала ей девушка, пытаясь отстраниться от заглушавшего её слова воздуха. – Верни!

         – Хорошо, – грустно промолвила Королева, – возьми свою красоту и будь счастлива с ней, пожалуйста, – словно попросила она…

         Девушка не помнила, как снова очутилась в своей чистенькой, опрятненькой кроватке и проснулась от ласкового прикосновения к щеке осторожных пальцев принца. Она открыла глаза и увидела, как его только что умытое, сияющее личико вдруг поблекло, лоб мучительно прорезали тёмные морщинки, и принц, резко вскочив с постели, быстро выбежал из комнаты принцессы.

         Через несколько минут к девушке вошли её горничная и мальчик-паж, принёсший новый подарок принца – прекрасное бело-розовое платье, похожее на то, какие носили любимые куклы дочери королевского садовника.

         – Как вы красивы!.. – в один голос ахнули горничная и мальчик-паж. Девушка взглянула на себя в большое старинное зеркало над кроватью и… не поверила ему: Мир был недостоин такой красоты!

         Все во дворце замирали, увидев девушку, и долго не могли двинуться с места, когда она проходила мимо них, шурша своим новым бело-розовым платьем, но она теперь думала только о принце – ей сказали, что он тяжело болен и никого не хочет видеть, даже принцессу…

         Так продолжалось несколько дней, и всё это время девушка, недвижима, стояла у окна и смотрела на волнующиеся на горизонте верхушки зелёных деревьев. Через несколько дней принц умер, и девушку больше никто никогда не видел. Говорят, что она снова ушла к Лесной Королеве и там стала вечным духом лесов… но это неправда…

весна 1994

ЛЕГЕНДА,

или Только одна сказка

         В королевском дворце произошло важное событие – для принцессы, которой совсем недавно минуло шестнадцать лет, из-за границы был выписан новый учитель. Принцессе было строжайше воспрещено выходить из своих комнат до обеда, и ей оставалось только шептаться со своими маленькими фрейлинами и готовиться к торжественному приёму важного гостя.

         Впрочем, учитель принцессу мало интересовал. Она по праву считалась самой образованной девушкой королевства, читала толстые серьёзные труды и по вечерам писала философские эссе. Но иногда находило на неё то, что старый грубый конюший называл «детство в дочке заиграло». На целые недели принцесса вдруг становилась не в меру жизнерадостной, весёлой, шаловливой и непослушной. Страдали от этого все во дворце вплоть до королевских лошадей, которых она загоняла едва ли не до смерти, исследуя окрестности. Но зато в такие дни все любили принцессу, казалось, больше обычного за то, что она тормошила и будила весь дворец, погружённый в размеренный, спокойно-величавый ход времени.

         И надо же, сейчас, именно сейчас, когда через несколько часов надо будет представить друг другу ученицу и учителя, на принцессу вдруг снова нашло это что-то, успевшее уже заразить всех её маленьких фрейлин. Несмотря на усиленную стражу, им каким-то образом удалось вылезти в окно, где-то раздобыть соломы и огня, и сейчас в гостиной принцессы готовилось необычайное, феерическое действо – торжественное сожжение чучела бывшего учителя.

         До начала приёма оставались считанные минуты, когда вдруг из окон маленькой гостиной густыми клубами повалил дым – солома оказалась мокрой. Весь дворец ужасно переполошился, но, к счастью, и принцесса, и все её фрейлины успели благополучно выскочить из комнаты, в которой запах дыма держался ещё несколько дней. Король с королевой со слезами счастливых мучеников на глазах одновременно прижимали к себе принцессу, не допуская даже малейшей мысли о наказании.

         Когда, наконец, торжественный приём начался, все выглядели несколько смущёнными. Король, королева и даже принцесса не знали, как объяснить причину своего опоздания, а учитель был уже весьма наслышан о ней, и поэтому чувствовал себя неловко.

Он много путешествовал, был представлен не одной королевской чете, спорил с известными философами и историками, воочию видел шахты гномов и дворцы эльфов, однажды даже переночевал у пророка-отшельника, так что это был редкий, исключительный человек, что и помогло совершенно исправить ситуацию. Учитель и все остальные, когда накрыли на стол, совсем не притронулись к еде. Он рассказывал, и все слушали. Учитель в основном вспоминал слышанные им от эльфов и гномов легенды о далёком материке, где вечно царят бессмертные Стихии Мира, о том, как эльфы и люди искали эту Благословенную Землю, как боролись с Силами Зла…

Никто и не заметил, что произошло, но когда поздно утром все проснулись, то обнаружилось, что они сидят всё за тем же столом в измятых одеждах и что уже накрывают к завтраку. Радостные и сконфуженные, все переоделись, умылись, позавтракали и долго гуляли по дворцовому парку, слушая учителя. И так продолжалось почти месяц, пока однажды король не задался риторическим вопросом: «Король я или не король?» и не решил, что с завтрашнего дня начнутся уроки.

Всякое новое лицо в шестнадцать лет производит огромное впечатление, тем более такое. Уже через неделю все маленькие фрейлины заказали себе портреты учителя и плакали по ночам в подушку от большой любви. Лишь принцесса в этом отношении оставалась к учителю холодна. Она заслушивалась его рассказами, грезила их героями, но видела, что учитель ни слова не говорит о себе и своих путешествиях, и самая образованная девушка королевства, стоя вечерами у окна, говорила себе: «Нельзя любить человека, которого совсем не знаешь». И всё-таки он нравился ей. Как рассказчик, но не более того. Поэтому принцесса училась очень прилежно, и когда наступили новогодние каникулы, даже пожалела об уроках. Она сама того не подозревала, но всё больше и больше росла в ней потребность видеть учителя всё время, изо дня в день. Он незаметно, случайно вошёл в её жизнь, но не стал для неё ни братом, ни предметом домашней обстановки.

Однажды зимой учитель уехал на две недели к морю проведать своего больного друга-художника. Принцесса не скучала, но когда он вернулся, она неожиданно для обоих вдруг обняла его, забыв о всяких правилах этикета. «Так получилось», – думала она потом, нимало не коря себя и не смущаясь.

Прошёл год, снова наступила осень, началась война. «Что делать, что делать», – покачал головой король и уехал, забрав с собой в ополчение всех слуг. Теперь королева и принцесса сами готовили обеды и ужины, учитель ухаживал за лошадьми и за дворцом. Теперь они действительно превратились в тихую, обычную семью. Иногда учитель рассказывал что-нибудь или читал лекции, и их принцесса слушала вместе с королевой, которая вдруг вспомнила, что когда-то умела и очень любила вязать на спицах. Так проходили дни.

Однажды утром в дверь постучали, учитель просто пошёл и открыл. За дверью стоял незнакомый и очень удивлённый человек, ужасно уставший с дороги. Королева узнала в нём соседнего короля, с которым они воевали. Как ни в чём не бывало его приняли, накормили и узнали, что чужая армия стоит у соседних деревень и что их короля никто не видел. Чужой король поселился у них во дворце, тоже суетился по хозяйству и тоже вечерами слушал рассказы учителя. Все будто чего-то ждали. И вот, наконец, поздним вечером в дверь снова постучали. Приехал король. Он потерял свою армию, не нашёл противника и, поплутав по лесам, отправился домой. Привычная королевская жизнь снова вошла во дворец. Мирный договор был подписан, принцесса вышла замуж за победителя.

Ранним осенним утром провожали учителя. Теперь принцессе было не до тетрадок, она стала королевой. Все немножко всплакнули и все, кроме принцессы, обнялись с учителем как со старым и близким другом семьи. Никаких подарков он не взял, просто сел на коня и, не оглядываясь, медленно поехал к лесу. На опушке учитель вдруг услышал стук копыт – его догоняла принцесса. Он тронул коня, будто хотел двинуться ей навстречу, но передумал. Принцесса подъехала к нему, обняла, поцеловала и долго-долго не отпускала, но её ждали, и она, наконец, уехала. Несколько раз принцесса оборачивалась, и всё время видела неподвижную печальную фигуру всадника на опушке леса, и вспоминала слова легенды, рассказанной тёмным осенним вечером: «И бессчётные годы стояли они, взявшись за руки, и звёзды кружились над их головами…»

1994

СКАЗКА О ПОСЛЕДНЕМ ЭЛЬФЕ

(По Дж. Р. Р. Толкиену)

         Это было давно, очень давно, когда, взобравшись на горную вершину, можно было коснуться звёзд и руками ощутить их ласковый свет, когда лесные обитатели не знали о бескрайних степях и лугах – так были велики их жилища, когда реки часто становились судьбой – не переплыть, не увидеть другого берега. Это было в то время, когда Перворождённые, Эльфы, покинули Мир, оставив его людям, которые совсем ещё не были достойны своих великих учителей. Лишь один эльф не ушёл за Море вместе со всеми. Он всегда, а Эльфы бессмертны, жил отшельником в огромном лесу, чуждаясь своих сородичей. И когда пришло время людей, эльф задумал передать свои знания новым хозяевам мира, которые были ещё слабы и беззащитны перед стихиями. Но одни принимали эльфа за бога, другие – за демона, а ни того, ни другого эльф не желал. Ему нужна была дружба этих странных существ, а не лишённое смысла поклонение. И всё же вскоре эльфу пришлось смириться и учить людей так, как хотели того они. Он даже разрешил им бывать на одной из опушек его леса, не заходя в глубь и не причиняя вреда деревьям.

         Шло время, и эльф окончательно разочаровался в людях. Он понял, что напрасно отдалился от сородичей, напрасно не ушёл вместе с ними. Не было ему отныне места в этом мире, никто теперь никогда не поймёт и не примет его знаний. Тяжёлые думы овладели эльфом, лишь один выход видел он – уйти за Море вслед за всеми, но эльф не знал – примут ли его там, найдётся ли путь из Мира и для него, ведь он один не покорился воле его Стихий.

         Однажды в особенно ясную звёздную ночь, скитаясь по лесу, эльф услышал чуть мерцавшую в весеннем воздухе песню, в которой не было и быть не могло слов. Ни человек, ни эльф, ни любое другое Дитя Мира никогда не слышали и не пели песни, подобной этой. Так поёт холодный промёрзлый ветер на вершине кургана, так поют морские волны, хороня погибшее судно, так поют капли дождя, смывая кровь с лица Мира, так поёт солнце, освещая тела павших, так, умирая, поёт Мир. И эльф понял, что стоит на перекрёстке Судеб Мира, бросив вызов его Стихиям, и что противостоять им он больше не в силах. Эльф пошёл на песню и увидел на поляне прекрасную девушку, которая пела, обратив лицо своё к звёздам, зажжённым в тот самый час, когда в Мир пришли Перворождённые. «И из тьмы взглянул он на неё, и светом Амана сияло её лицо», – вспомнил эльф древние слова легенды о первой в Мире любви, и ещё обречённее стал его взгляд. А девушка уже не пела, а слушала вместе с эльфом. Песнь её передалась деревьям, и весь лес пел, и, внимая этим звукам, эльф понял, что уже не властен в своём лесу.

         «Я пришла за тобой, эльф, потому что ты встал на пути Судеб и Стихий Мира и должен уйти. Сделай это сам, без принуждения, и ты докажешь этим свою силу, и вина твоя смягчится, ибо Валары не карают сильных».

         «О посланница Света, если я виновен, то не будет мне уже прощения, ибо я проклят и не мне выбирать свою судьбу».

         «Ты ошибаешься, эльф, мысли твои путаются, и нет смысла в твоих словах. Только скажи: ты уйдёшь?»

         Эльф не сказал ни слова, но приблизился и взял её за руку, и чары поразили его. И бессчётные годы стояли они так, и звёзды кружились над их головами…

         Поколения за поколениями уходили за Грани Мира, и люди стали забывать об эльфе, превратив его в могучую лесную силу, страх пред которой затмил людям разум. И начали они в безумном буйстве своём жечь лес. И тогда очнулся эльф и хотел разбудить деревья, чтобы покарать ослушавшихся, но она, Дух, бывший ещё до начала Мира, отговорила его, сказав:

         «Ты всегда был выше любых других Детей Мира, так зачем же обращать на них внимание сейчас? Пойдём со мной».

         Эльф не спросил куда, он знал, что она поведёт его к Морю, к его мечте. Долог был его путь и краток её. А когда однажды ранним холодным осенним утром они вышли к Морю, эльф увидел, как на него катит свои серые тяжёлые волны древняя могучая сила, преодолеть которую эльфу было не суждено.

         «Прощай», – сказала она и исчезла.

         А эльф знал, что делать. Он взобрался на вершину утёса, и на мгновение показалось ему, что он слышит звон колоколов далёкого Валимара, видит белые башни и навесные мосты Тириона, видит белогрудый корабль эльфов Альквалондэ, направляющий свои паруса к этому берегу, но встававшее из-за спины солнце коварно разбило серебряные видения эльфа, и, медленно падая во тьму безвременья, он всё повторял: «Никогда… никогда… никогда…»

осень 1994

СОВИНОЕ ПЁРЫШКО

Маленькая девочка по имени Совиное Пёрышко прятала что-то в своих осторожных ладошках и мечтала. Оно было тёплым, как зимний вечер, и доверчиво светилось крохотным сияющим огоньком.

Девочка играла, и этот холодный пасмурный день, и её большой приморский город, и поздняя северная осень дарили ей искорку тихой, непонятной, уютной радости, что хитро поблёскивала в больших чёрных глазах девочки. Пушистое зёрнышко золотистого света грелось в её ладошках…

Из-за угла большого соседского дома, окружённого высокими печальными деревьями, дружно шлёпая по не успевшим ещё замёрзнуть лужам, вышли всегда куда-то спешащие мальчишки из Лёксанда. Они увидели Пёрышко и направились к ней, но девочке было не до них, и коробочка её ладошек захлопнулась прежде, чем Воины Вальхаллы мрачно обступили юную свою валькирию.

–         Покажи! – потребовал Эрик по имени Синий Дракон.

Она знала, что мальчишки не посмеют обидеть её, их сестру, когда наступает Время, а зёрнышко принадлежало только ей, только ей, только ей!..

Эрик повторил приказание, эйнхерии нахмурились, и девочка испугалась их недобрых, чужих взглядов, в которых не было света и надежды, не было пути назад. Стремительные лапки Синего Дракона резко вцепились в кулачки Пёрышка и скоро разжали их. Там ничего не было.

–         Обманщица! – выпалил Эрик, и в глазах его еле заметно перевернулась обида. Он с силой раненого оленя толкнул девочку, и они молча скрылись за деревьями Вемдален-парка.

Она тихо вытерла тёплые капельки на холодных щеках и задумчиво побрела, что-то нашёптывая, домой.

Было уже поздно. Пёрышко показала язык Одину и быстро забилась под большое уютное одеяло. Мать погрозила ей пальцем и отправила умыться, но девочка только долго плескалась и больше озорничала, забрызгав всю комнату, и матери пришлось уложить её спать.

Пёрышко накрылась одеялом с головой, и в лодочке её ладошек снова мягко засветилось зёрнышко счастья, чей-то незнакомой судьбы, смешно нежившейся под тёплым взглядом лукавых и глубоких глаз девочки. «Нет у тебя такого Трор», – прошептала она и заснула.

Где-то в чудесной темноте за стеной неслышно отворилась дверь, и добрый голос весело позвал:

–         Пёрышко-о! – так шумит ветер, врывающийся в густую листву верхушек старых дубов и буков в далёких подоблачных лесах страны грёз и печали.

–         Она спит, – осторожно пропел солнечный голос, заглядывая сквозь листья.

–         А посмотри, что я ей принёс, – выглянул навстречу его ласковым лучам растрёпанный ветер.

–         Ой, – улыбнулся солнечный голос, и его волшебные колокольчики причудливо зазвенели – Фея Сна смеялась.

весна 1996

СКАЗКА

Дождь шёл за чёрными окнами, унося в пустоту частички болезненных воспоминаний, скрадывая промёрзлый осенний ветер, что носился теперь где-то в тайных скалистых ущельях. Чашка горячего грога остывала на каминной полке, а у него не было сил даже подумать о ней – тело его плыло в мягких потоках времени, а душа… Кому подвластны наши души…

Пустынные горы и сухой песчаник были открыты его взорам и больше ничего. Бурые пустынные долины – страна мёртвых. Чёрные его одежды королевского гвардейца остались нетронутыми, не было ни кровавых пятен, ни боли, ни оружия. Что-то толкало идти и не сворачивать, но зачем и куда? Его путь окончен, здесь нет дорог, здесь нет цели, нет смерти, боли, солнца и неба, ветра и дождя.

И он сделал шаг. И дальше мимо бурых камней коричневых каньонов, по песчаным тропам над молчащими теснинами катился замысловатый клубок его плоти, того, что где-то зовётся телом.

Она казалась сотворённой из песка и, по плечи охваченная каменной гробницей, не шевелилась. Он тронул её волосы, и они рассыпались; он ступил на пленившие её камни, и они обратились в прах. Но она открыла невидящие очи, и сухие губы её прошептали: «Альвхильд. Меня зовут Альвхильд…»

«Кто-то пришёл», – может быть, подумал он, тяжело поднимаясь с кресла. Странно, в этот дом никогда никто не заглядывал, хотя знали о нём многие, но слишком труден был путь и опасны реки.

«Ничего странного», – подумал он и открыл дверь.

Она, в голубоватом свечении и белом лёгком платье, она, неузнанная, невстреченная, и капли дождя проходили сквозь неё, потому что она не была в их власти.

–         Кге, кг, гм, – прокашлялся кто-то рядом с ней. Он и вправду не заметил этот чёрный силуэт в плаще и широкополой шляпе, с краёв которой обильно стекали сверкающие дождевые струйки. А вот и ещё один – такой же.

–         Эд.

–         Эм, – приподняли они шляпы. – Мы – жизнь. Ты нам должен, Деншер.

–         Я никому ничего не должен, – с трудом разжимая окаменевшие от гнева челюсти, проговорил он. – Я не принадлежу вам и вашему проклятому мирозданию. Уходите! Прочь!

–         Мы ещё встретимся с тобой, Деншер, когда ты умрёшь, – сказал один из них, поворачиваясь, чтобы уйти.

Он лишь мрачно улыбнулся.

Тихо переговариваясь о чём-то своём, высшем, чёрные, насквозь промокшие силуэты отошли к дальней калитке сада, оставив его наедине с ней. Она немножко грустно улыбнулась ему, накинула капюшон и погасла, превратившись в темноту.

Они ушли, и при свете голубых слепящих молний он видел четырёх странников, стремительно удалявшихся по обрывистым склонам неведомых теснин.

«Четвёртый – это я», – подумал он и закрыл дверь.

весна 1996

ВОЗВРАЩЕНИЕ

(ирландская сказка)

Отец поворошил угли в очаге и сказал:

–         Сказку? Какую вам сказку? Вам слишком часто не нравится то, что я рассказываю. Пусть вы молчите, вам и положено молчать, но я-то знаю, о чём вы думаете: к вам приложи только ладонь – сразу что-то зашепчете про свои тайны…

Тот призрачный огонёк, мелькнувший в сумеречной дали, обманул его. Впереди были только тёмные скалы да отсветы приближавшейся тяжёлой ночной бури. Он решил отыскать пещеру, хоть какое-нибудь укрывище и сам себе удивился: столько дней, столько лиг – один, без слов, измученный хмарью лесных болот… Столько дней он не слышал ветра…

Буря накрыла его в самом начале пути к скалам, и земля хищно распростёрла ему свои объятия, пытаясь втянуть в себя, вернуть в своё лоно, притворяясь любящей и ждущей матерью. В голове всё ещё не умолкал ускользающий смех болотных эльфов и то облачко мерцающей волшебной цветочной пыли, что вдохнули в него, когда ночью он, казалось, видел, как ссорились на поляне феи, у которых пачкали грязью чудесные платья незаметно подкравшиеся маленькие гоблины. Он слышал крик баньши и осторожное постукивание гномов где-то в корнях старых дубов и буков, но всё это уже начинало покидать его, забываться, смешиваясь с бушующим ветром на вершине скалы, куда он забрался, чтобы быть ближе к небу. В нескольких шагах от него оказался небольшой тёмный дом – верно, эльфы придумали новую шутку. Окна чёрные, безжизненные – так всегда бывает, а чуть ступишь на порог, закружит тебя колдовство фей и отпустит лишь столетие спустя…

Он подставил на несколько мгновений дождю развевающий последние остатки нерешительности вздох, а потом – не постучал, нет – тихо коснулся мокрой и тёплой поверхности двери, и она осторожно отворилась. Он ступил внутрь и замер: в тишине и темноте на него смотрела девушка, и на ладони её испуганно (но на самом деле смело) горел огонёк – голубоватое колдовское пламя, которому было холодно в прихожей.

Дверь захлопнул ветер, и оно погасло.

Девушка провела его в небольшую уютную комнату и зажгла свечу. Свет её был неярким, и он видел только лицо девушки, таинственное и печальное, как лицо его полузабытой матери. «Странник…» – сказала она, кутаясь в большой материнский платок и унося свечу. Голос… Он слышал её голос, в снах, в детских снах, когда ему снились реки, странные лесные реки, скрытые среди неведомых трав и деревьев, реки, о которых не знает, не помнит ни один смертный, реки, текущие в ничто.

Она вернулась и заставила его переодеться в её длинное домотанное платье, на подоле которого были вышиты полевые ромашки, – ничего другого не нашлось, а он насквозь промок.

«Ты надолго останешься со мной? Странник…» – сказала она, и у него снова закружилась голова от цветочных ароматов, которыми когда-то разбудили его улетавшие куда-то предрассветные феи. «Надолго…»

Он боялся говорить, отвечать ей, потому что его грубый человеческий голос вспугнёт её, и колдовство исчезнет… «Тебя обманули эльфы, да? Это они заманили тебя на скалу? Сегодня никто не должен приходить… потому что сегодня моя ночь, сегодня ухожу я… Люди не любят ведьм, хотя и просят её помощи…» «Ведьма…» – прошептали стены. «Да… Ведьмам полагается жить вдали от людей… Но люди приходят и просят о помощи и что-нибудь приносят… Сегодня никто не приходил… Сегодня – буря…» Свеча уже давно погасла – её задул сквозь оконное стекло ветер, слишком непонятный сегодня, слишком много внимания обращавший сегодня на старый волшебный дом. «Ты ждёшь?» – прошептали стены. «Да… Крылатого бога, которому нет имени, – так говорят люди… Протяни мне ладони

Август 1996

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ

На её лицо опустилась снежинка и не растаяла. Эльза попробовала смахнуть её, но маленькая вестница накрепко примёрзла к щеке – так и будет теперь сверкать до следующей зимы, а потом сорвётся и улетит.

Ветер развевал её золотистые волосы, только когда она стояла на шатком навесном мосту через Эльхаундское ущелье. Люди говорили, что у неё чёрные волосы, она им не верила.

«Эль-за, Эль-хаунд, Эль-фы», – подумала она. – «Если мы есть, то почему? Эта белая река подо мной – почему я – не она? Почему люди уходят в тот Бесконечный Город за холмами, где всё покрыто снегом? Почему во всём мире такая тишина?..»

зима

СКАЗКА, КОТОРАЯ ПРИСНИЛАСЬ

Она танцевала. Просто ей было больно. Как будто растворяясь в холодном воздухе. Что-то под ногами, что-то вокруг… Ей было больно…

Тот, кто сидел в темноте за партой впереди, вдруг вздохнул. Ли тоже вздохнула, потом Ао Ин, окутавший её своими объятиями. Они стояли слева, чуть в стороне, потому что были вдвоём. Наконец, вздохнул и Линь, сидевший позади Ю. Все вздыхали по-разному, и темноты становилось меньше, но она не уходила, и её было так много, что можно было протянуть руку и взять немножко, но никто не двигался.

– Ведь мы найдём её, - сказала Ли. – Ведь можно найти их. Только трудно. Но ведь мы пойдём…

Они всегда чувствовали её голос, просто это всегда наступало так редко…

– И Чжунли…

С Ю что-то случилось, хотя этого и не было видно, и Линь подумал: «Пусть она не говорит другого имени!..»

– И Тай-И…

«У меня есть сердце», – подумал Линь. – «Без Тай-И я умер, теперь мне больно, и у меня есть сердце…»

– Мы пойдём, только это трудно, только нужно, чтобы были красота и воздух – всё время. Ведь мы сможем…

Потом была осень – как будто после дождя, и Линь сказал:

– Я не пойду дальше.

И превратился в дерево.

– Линь. Линь, прекрати, – сказала Ли. – Пусть тебе обидно, что Тай-И исчезла, а я нет. Всё-таки нельзя! Ведь нужно идти!

Она сделала шаг к дереву и запуталась в паутине.

– Ах, так! Мы пойдём, Линь, – с чуть заметным сожалением произнесла Ли. – Мы пойдём…

«Догоняй!» – шепнула она или воздух, чтобы услышал только Линь.

Они ушли, а он постоял немножко один и вдруг подумал: «Ведь если уже есть красота и воздух, значит уже можно никуда не идти и бежать навстречу!..»

И он побежал. Он просто бежал по мокрой весенней траве, а навстречу ему, но только по другой тропинке, неслись радостно обнимавшиеся Ли и Ао Ин.

– А почему не позвали Тай-И?.. – немножко встревоженно, потому что не всё успокоилось ещё внутри, крикнул он им.

– Вот ещё! – весело прокричала ему Ли в ответ. – Пойди и сам позови! Многие всю жизнь ждут, и она не приходит, а тебе только повернуть за угол, чтобы найти её!

За углом по ступенькам крыльца большого дома сбегала самая мягкая Чжунли и, падая в объятия Ю, показывала наверх – Тай-И там.

Он взбежал по ступенькам и оказался на крыше, а она стояла на самом краю, и что-то было не так, и она закричала:

– Не подходи! Это моя жизнь! Моя жизнь! Ты слышишь!

Слова разрывали воздух, и воздух рвался, как ветер, хотя не был ветром, и он не знал, сделать ли ему шаг, зато сделала она – за край

май 1997

ВЕТЕР

Чтобы согреться, она вышла в сад, к розовым кустам, в тёплую майскую тишину. Ветер был тёплым, и на небо смотреть не хотелось. Она взглянула немножко дальше – туда, где деревья, а что за ними – она не знала, нельзя было даже различить цвет того, неизвестного. Она бы сходила туда, но розовые кусты не пропускали её. «Пусть я увижу», – коснулась она лёгкой ткани ветра. – «Пусть…»

Мальчик и девочка под деревом на берегу реки. Или серая вода и скалы. Что ты хочешь, душа моя? Разорвать ветер и воздух и небо, словно одежду, в которой тебя сотворили…

«Нет, я просто хочу увидеть. Ты живёшь в моём дыхании, как же я смогу убить тебя… Просто покажи…» – легко улыбнулась она.

Покажу…

Мы стояли рядом с гильотиной на самом сильном ветру, который только можно было придумать. Он рвал наши плащи, уносил шляпы, как и положено ветру на самой середине моста через самое большое озеро. Мы просто не хотели, чтобы кто-то ещё видел кровь, кроме нас. Мы ждали, её казнят сегодня. Мост, гильотина, сегодняшний день – частичка времени – всё это сильней ветра, её казнят сегодня. Она идёт… Но ветер не тронул её – её одежду, её волосы – всё спокойно и просто – её волосы цвета ветра. «Ветер?» - произнесла она, обратившись к нам, и, протянув руку, зачерпнула немножко

Розовые кусты пахли медленно, где-то за ними уже распустились маки. «А дальше?» – сказала она, касаясь красивых розовых бутонов, – ей всё-таки хотелось туда, к деревьям. Ну что же они не пропускают её!

Дальше?..

«Я не знаю. Там что-то было, похожее на здесь… Одежда? Словно её одежду ткали из ветра…»

Да. Ведьмы на вершине самого высокого холма…

«Покажи ещё… Её казнили?» – ей хотелось сорвать цветок.

Покажу…

Он выпал из троллейбуса, поправил шнурки на ботинках – в универ он вроде бы не опаздывал, ещё можно было запастись кусочком весеннего утра – по крайней мере, до обеда он не растает. А девушке, похожей на нереиду с картины Бёклина, было холодно. Она сжала кулачки и попыталась втянуть в себя всё то тепло с ладоней, которые всегда хотели отдать его и всегда оно бесполезно уходило в воздух. «Не мёрзни», – сказал он ей, попытавшись прошмыгнуть мимо, но она остановилась и улыбнулась. «Мы ещё увидимся…» - шепнули их голоса и растаяли

«Цветы!» – сказала она. – «Цветы! Всё-таки за деревьями, кажется, небо, а вы меня не пускаете. Вот ты, роза, ведь это ты не пускаешь меня…»

«Привет! Где тут можно повеситься?» – радостно возгласили они, снимая с себя весенние куртки, – тринадцатилетние одноклассницы, веточки мартовской берёзы. – «Болеешь?» Он судорожно улыбнулся, пытаясь что-то вспомнить из правил этикета, и честно кивнул. «Мы тебе подарок принесли», – сказала одна из них («Как её зовут?»). – «Твоё сочинение. Тебе за него поставили четвёрку». Исчерпав всю официальную информацию…

«Я знаю, чем всё это кончится!» – сказала вдруг она. – «Это будет очень долгая история, он влюбится в неё и покончит с собой. А потом выяснится, что всё это приснилось одной беременной женщине про её ещё не рождённого сына, только потом у неё родится девочка… Да пропадите вы все пропадом, цветы!» – закричала она, разрывая воздух и ветер и своё дыхание

июнь 1997

ЛЕСНАЯ СКАЗКА

Когда в лесу тихо, видно звёзды.

– Месяц поёт песенку, – сказала девочка, остановившись на тропинке. В её глазах светилась полночь.

«Мне хочется взять её к себе», – подумала девушка. Она казалась девушкой – в темноте, когда не было слышно лёгкого шелеста за её спиной. Ей мешали смотреть деревья – девочка как будто взяла кого-то за руку: наверное, кто-то находился рядом с ней – высокий и совсем чёрный – девушка так и не смогла увидеть его.

«Я не знаю», – подумала она. – «Я не знаю…»

июль 1997

*   *   *

В новогоднюю ночь горел костёр. Они решили, что потушат его, как только пойдёт снег.

– Где твои перчатки? – говорил он, стараясь посильнее завьюжить горсточку снега, чтобы получилось пламя.

– Они в надёжных лапках, – отвечала она. Ему она больше доверяла – у него всегда это выходило лучше, поэтому она просто стояла и вертела головой так, чтобы её недлинные густые чёрные волосы качались будто сами по себе.

– Жжётся, – сказала она. – Настоящий.

Он смотрел в небо. Пойдёт снег и его огонь будет уже не нужен. «В её мире всё очень просто, - думал он: - тёмный город, Новый год… Она даже не умеет переворачивать страницы – они переворачиваются для неё сами». Он вспомнил, как на своё двадцатилетие зачем-то сжёг весь язык и нёбо сигаретным дымом, как долго было горько во рту и он час за часом жил ту ночь, чтобы не просыпаться утром, а потом пришла она и с этого всё началось. «Я люблю её, – думал он. – И странно знать, что мне больше ничего не нужно от неё – только чтобы она была. Я не знаю, кто я. Да и вряд ли, что она знает, кто я – снег, её костёр или этот город…» Так всё и получалось, поэтому в новогоднюю ночь горел костёр. Они грелись и ждали снега, и никто не мог ничего сказать о тех двух тёмных фигурках у огня, словно их и не было вовсе. Но только они были. Правда. Были.

декабрь 1997

*   *   *

Фея сидела на самом краешке моста и болтала ногами.

– Вот тебе семечко, если ты так этого хочешь, – сказала она, однако продолжала всё так же сидеть и болтать ногами.

– И где же ты его возьмёшь? – скептически отозвался кто-то. – У тебя нет ни карманов, ни сумочки.

– Помолчи. Не паясничай. Не говори глупостей, если знаешь, что это глупости. Ты всего лишь кто-то, я даже не могу по твоему голосу понять, кто ты, мальчик или девочка, юноша или девушка… Вот тебе семечко. Посадишь его, оно даст корешок, а из него станут расти страницы. Некоторые будут кривыми… Где ты живёшь?

– Там напротив старое дерево под фонарём и много-много веток.

– Ответ неверный, – вдруг произнесла фея, смотря на воду.

Кто-то замешкался.

– То есть… Раньше…

– Да, раньше. А сейчас?

– Там… там я не смотрю из окна.

– Ты смотришь в чьи-то глаза?..

Кто-то молчал.

– Что ты боишься? – сказала фея. – Прости меня. На самом деле дом там, откуда ты смотришь в небо, там, где твоё сердце. Возьми семечко, ведь ты за ним пришёл. Я просто хотела знать, где ты его посадишь. Теперь прощай.

февраль 1998

СОТВОРЕНИЕ

Кажется, болел. Кажется, сидит, прикрыв рукой глаза, в тусклой комнате. Вот стоят вокруг. Люди?

– Познакомьтесь! – голос женственен, голос резок. Голос.

Смех.

Пора открыться…

Рука отнята, взгляд беззащитен…

– Пора тебе быть с нами, – говорит кто-то. Здесь их трое – Чёрная Королева, Вейдер и Энгвист. – Ты будешь жить здесь.

Двое ушли. Энгвист осталась. Она закурила и принялась расхаживать от окна к двери.

– Тебе нужно новое платье.

– Здесь все ходят в обносках, кроме главных.

– А кто главный?

– Ты их видел.

Молчание.

– Ты куришь?

– Я не выношу даже запаха…

– Извини.

Она тушит сигарету.

– Это могу сделать только я. Больше никто не обратит внимания.

– Зачем ты осталась?

– Мне надо показать тебе город.

– Он большой?

– Да. Когда-нибудь он и тебе покажется большим.

Они спускаются вниз, на улицу. Никого не видно. Зеленоватые дома. Несколько этажей.

– Это всё, – Энгвист снова курит. – Здесь больше ничего нет.

Молчание.

– Мы не любим жить вне стен. Сегодня вечером все соберутся у тебя.

– Их много? У меня маленькая комната…

– Стены можно раздвинуть.

Как приходит вечер? Здесь нет вопроса «как». Есть «когда». Когда шумно и накурено.

– Как твоё здоровье?

Общий смех. Он пытается ответить. Но здоровья нет. В окно влетает Вейдер.

– Перестаньте курить!

Они обступают его. Любопытство в уголках губ. Пальцы стряхивают пепел. Вейдер:

– Тебе не нравится табачный дым? Почему? Ты плохо себя чувствуешь?

Его тошнит. У него есть здоровье. Здоровью плохо.

– Да. Перестаньте курить.

Энгвист за спиной у всех украдкой тушит сигарету и отворачивается.

– Если это розыгрыш, то мы посмеёмся до прихода Королевы. Она не любит таких шуток.

Он в ярости.

– Вы не получали приглашения ко мне. И вы не смеете делать что вам вздумается у меня…

Вейдер перебивает жестом.

– Здесь нет «у меня». Это всё не твоё.

Он в ярости. Его руки выхватывают сигареты из ртов, мнутся, падают. В их глазах – огонь. Они – ближе и теснее. Он кричит.

– Это всё моё! Без меня не будет и вас! Вы – мои создания!

Кто-то становится первым. Его бьют. Он лежит у кровати. Что-то подсказывает: бьют не только его. Его боли не хватает на все удары, на всю чужую силу, на всю чужую злобу.

Энгвист убита. Убиты многие.

– Мы твои сторонники. Ты поднял это восстание, мы с тобой до конца. Меня выбрали твоим заместителем.

Комната не его. Голова обмотана тряпками. Сидят у стен. Заместитель перед ним. Боли нет.

– Чёрной Королеве не подчиняемся не только мы. Но мы против них – они против тебя. Чёрная Королева губит всех. Сегодня должна быть наша очередь. Она посылает свою бабку. Мы будем задушены ею. Прекрасно умереть рядом с тобой!

Шёпот.

– Идёт.

Выглядывают в окна. Пожилая женщина в чёрном платке.

Входит.

– Здравствуйте, ребятки.

– Здравствуйте, бабушка.

Кланяются.

– Пора, ребятки, и вам поспать. А я уж и с вами лягу.

Хозяин. Открывает дверцу чёрной машины. Чёрный день. Хозяин в чёрном.

– Тебе нужно поехать со мной.

– Зачем?

– Здесь нет такого вопроса. Садись.

– Я не сяду.

– У тебя нет выбора.

Они едут. Чёрный мост. Под ним что-то есть. Он понимает, что что-то есть. Есть выбор. Он открывает дверь.

февраль 2000

ТИГРЫ

Мальчик и девочка бежали наперерез длинным аллеям Большого Королевского сада. Когда силы начали покидать их, они бросились врассыпную и взобрались на высокие деревья по разные стороны дорожки. Их замершие тела, не справляясь с дыханием, чего-то ждали.

Словно змеиная кожа, замелькала внизу полосатая шкура Ходэ. Сквозь ветви мальчик видел, как тигр прошёл мимо кипариса Шакти и, остановившись у его убежища, посмотрел вверх. Морда врага выражала крайнюю степень хитроумия. Ходэ поднял лапу и ударил по молодому стволу так, что Атри потерял равновесие и полетел прямо в услужливо выпущенные когти, которые довершили начатое колючими иглами.

Мальчика смяли, словно хлебный шарик, который хотят отправить в пасть, сначала раскрошив, ибо совершенная форма не подлежит уничтожению. Клыки жёстко прижались к горлу Атри, пробуя его на мягкость.

– Ходэ, отпусти его! Ты, плешивая кошка, муть болотная вместо мозгов! – кричала Шакти, вцепившись тигру в хвост и пытаясь оттащить его. Ходэ довольно заворчал. Ему нравилась игра, в которой легко победить.

Ты не выдернешь ветвь из дерева, ты можешь лишь сломать её или перерубить. Сильного одолеешь, выйдя поперёк его пути, но не став ему попутчиком. Шакти бросила его хвост и отступила в сторону. Из глубины сада величественно шествовал большой молодой тигр. Немного прикрытые глаза и приподнятая морда его не оставляли сомнений в высоком происхождении неизвестного. Девочка вдруг почувствовала, что заболевает: у неё стало мокро в носу и глазах. Тигр подошёл поближе и вместо приветствия ударил Ходэ наотмашь. Тот отлетел к кустам и застыл, раскинув лапы и удивлённо воззрившись на обидчика.

– Да это же кронпринц Луна! – потрясённо выдохнул он.

– У вас принято так здороваться? – сказал тигр, и Шакти поняла, что он добрый.

Ходэ перевернулся в привычное положение и, тряся ушибленной головой, помог подняться окровавленному Атри.

– Разве можно так играть с обезьянками твоего отца? – проговорил кронпринц. – Представь же нас друг другу.

– Его высочество высокородный кронпринц Луна, сын герцога Южных джунглей благородного Хобы, – провозгласил Ходэ и запросто добавил: – Когда мой отец умрёт, он станет царём.

– Надеюсь, ты хотел пожелать своему отцу бесконечного ряда славных дней, которые он проведёт в добром здравии и мудрых размышлениях, – предположил тигр, не переставая хитро и добродушно жмуриться.

– Ну да. А этих обезьянок ты, наверное, знаешь. Атри и Шакти, – назвал детей Ходэ. Каждый в свою очередь выступил вперёд и гордо приподнял голову. Кажется, болезнь Шакти снова быстро прошла. Разобраться бы, откуда она берётся.

– Ура! – громко закричал Ходэ. – Вечерние уроки отменяются! Прибыл кронпринц Луна! Будет пир!

– Беги вперёд, котёнок, – сказал тигр. И когда тот вприпрыжку скрылся из виду, он обратился к мальчику и девочке: – Забирайтесь на меня, я вас покатаю, пока никто не видит, и я ещё не царь.

Очень большой и когда-то могучий старый тигр Хосин возлежал на мягком домотканом ковре и привычно следил за тем, как быстрые шимпанзе прислуживали гостям. В тёмном уголке Атри и Шакти скромно допивали свою рисовую настойку.

– Чиста вода твоего источника, о седоусый царь, – произнёс Луна, подняв голову от резного каменного кубка, который был снова тут же наполнен.

– И чисты слова твои, благородный принц, – отвечал Хосин. – Смоковница твоей мудрости выпускает листву. Моё время близко, и, когда распустятся её цветы и придёт твоё лето, меня не станет. Посети свой дом в последний раз и останься навсегда в столице. Это всё, что я скажу в этот вечер.

Тёмной ночью, когда дети устраивались на ночлег в одном из дальних покоев дворца, Шакти вдруг сказала:

– Мы же не обезьянки, Атри, у нас шерсть совсем не такая.

– Да, – ответил мальчик, зачем-то сжав кулаки, – мы не обезьянки. Когда мы вырастем, мы станем тиграми.

16.ix – 10.x.00

КНЯЖНА

Она заболела, её уложили в постель, и она лежала, чувствуя тяжесть большого одеяла и слушая топот танцующих ног на верхней палубе. Про это путешествие хотелось забыть, забыть про ветреные вечера на морском воздухе, про усталые мелодии саксофона, лавирующие среди тех, кто пришёл отдохнуть от беспрерывности времени, про уютную каюту и вежливых стюардов. Нужно было помнить одинокие снежинки с тёмного неба, скупую виолончель, маленькие домики в низине, но этому мешала качка. Она кружила голову, крутила простуду на одном месте, подталкивала и подкручивала волчок, мешала его краски; и саксофон, и ветер только помогали ей. Как это было сложно, сложно – остановить память, взять, что хочешь, и убежать… На коврике в каюте три цветка, у каждого по четыре больших лепестка, у крайних – ещё по шесть маленьких, а у среднего – семь. Всего маленьких – девятнадцать. Двенадцать у крайних и семь у среднего. Двенадцать и семь – девятнадцать. Двенадцать и три-один-три. А с большими – девятнадцать и четырежды три… В лазарете больше никого нет, все здоровы, только я больна. Все ходят в высоких висячих одеждах, а я лежу под плоским одеялом, поэтому я болею, и море плоское, и корабль…

Открылась дверь, и вошёл младший помощник врача. Он отвернул одну сторону одеяла и поправил подушку.

– Сейчас приведут ещё одного больного, мэм. У нас мало места. Два других лазарета заняты багажом.

Она вздохнула – просто не хватало воздуха. Молодой мужчина вышел. Она снова осталась одна. Ещё несколько минут время будет проходить сквозь неё – толчок за толчком, буква за буквой, а сверху – лишь плавная, ровная неостановимая прямая. Бесконечно растянутая фраза без знаков препинания.

Открылась дверь, и помощник врача ввёл мальчика лет двенадцати, очень похожего на некрасивую девочку, которая вряд ли когда-нибудь узнает, что такое весна.

– Я скоро вернусь, – сказал ему мужчина и вышел. Мальчик сел на табурет, отвернувшись от неё и опустив плечи.

– Ты думаешь, мне легко? – раздался глухой, совсем не детский голос. – Разве мне нужно всё это поклонение? Я же хотел совсем другого…

Она в волнении прислушалась: топот ног стал чаще и тяжелее, но доносился теперь откуда-то издалека. Она встала, приоткрыла тяжёлую дверь и выглянула в коридор. Все они бежали, спешили к ней – расцвеченные золотом платья, шампанское в бокалах, костюмы-тройки, сильные руки, очаровательные ножки, твёрдый характер, нежный шёпот… Она с усилием задвинула стальную дверь и сразу услышала, как застучал по обшивке прочный хрусталь, зазвенели украшения, захрустели воротнички и манжеты.

– Он здесь? Где он? – кричали голоса. – Пустите нас к нему! Он там? Какая прелесть!

Она снова легла и медленно натянула одеяло до самых глаз. Зачем он пришёл к ней? Почему – к ней?

– Всё было сначала совсем не так… Победить плоть, возвысить дух, узреть всё самому, пролить свет на самые тёмные уголки – свет свой, ни у кого взаймы не взятый… Самому, самому выбраться из своей тьмы… Твой мир, твоя вселенная – разве ты не хочешь этого?

Как этот голос был тих, какие усталые губы служили ему…

– Своя, своя сила, только своя рождает свет. Всё прочее – плен, актёрство, лицемерие. Играть только в своей пьесе, жить только в своей сказке, не касаясь никого, никого не пленяя… Ты же можешь… Почему же так тяжело учить этому? Почему же никто не верит, никто… Ложь, я слышу только ложь… Какой же я князь?..

Она помнила, что дверь не заперта, но никто не смог войти сюда. Всё стихло. Она встала и вышла прочь.

Закрывая за собой мягкую дубовую дверь, она уже чувствовала, как начинает кружиться голова от просыпающихся ароматов земли и свежих липких почек, а там вдали – высокое серое море, и волны несут твой остров, хранят твой весенний остров…

Она увидела женщину, склонившуюся над разрыхлённой грядкой и пачкавшую рукава. Они посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись. Кто-то бежал к ним, спотыкаясь и подобрав юбку.

– Марья, Марья! – услышали они. – Катер идёт!

9.xii.00 – 2.i.01